chipka_ne

В пятничном посте вспомнила я одного из своих подопечных в пору работы сиделкой, я его «дедом-киноведом» звала. Нашла и перечитала старый пост, написанный в те поры, когда я только завела журнал в тайной надежде, что вот разберу архивы и завалы, да — иэх! — накатаю последовательный мемуар, типа «жизнь моя, иль ты приснилась мне?», да так из этой затеи ничего и не вышло. Начну, бывало, про переезд в Израиль, а потом вспомню, что надо бы про детство золотое вспомнить, потом — задом наперёд — про мамину родословную, а то вдруг ни с того, ни с сего вспомнится львовская пани Тереза с её: «Слава Йсусу Христу!», или чикагский поляк Эндрю, озаботившийся накормить моего мужа кошерненьким, а потом — ни к селу, ни к городу про ташкентский зонтик, или про незабвенного нашего добермана Юнга — что делать, характер не пропьёшь, если уж мама с дипломом кандидата педнаук к порядку приучить не смогла — то на подходе к седьмому десятку поздно пить боржоми.

Нет, это не про песню Гребенщикова. К тому времени, как я её услышала, образ золота на голубом прочно и давно впечатался мне в память, свои у меня были о нём воспоминания и ассоциации и своя необъяснимая горечь потери.

...Никогда не  знаешь, где и почему накроет тебя ностальгией, как случится так, что в самом неожиданном месте повеет вдруг волынским детством, старым домом над речкой, неторопливыми чаепитиями в увитой диким виноградом беседке у соседки тёти Тоси, цыганским табором у старой автостанции, польскими журналами у пани Анели и всем тем неуловимым, нездешним, чужестранным, что постоянно нарушало гармонию стандартного советского детства — то непонятные буквы вдруг заметишь на казалось бы знакомой-перезнакомой водопроводной колонке или чугунной крышке от канализационного люка, то восьмиугольная старинная брусчатка прорвётся сквозь асфальтовую трещину на патриотичной улице Первого мая, то тётя Тося вдруг в очередной раз оговорится «улица Болеслава Хороброго», а она и вовсе улица Ленина — какой Болеслав, откуда? И Дворец пионеров на Богдана Хмельницкого она упорно называла еврейской гминой — слово-то какое смешное «гмина»! 

А от польских названий всего-то три улицы оставили — Шопена, Коперника и Матейки, затем, подумавши, решили вдруг Матейку отменить, а Шопена с Коперником, так и быть, пожалели — про Коперника пока ещё в школе учат, а Шопена на похоронах играют — пускай уж. 

Но самое-самое загадочное был, конечно, замок. Замок Любарта, который возвышался над городом, и куда мне одной строго-настрого запрещалось самой ходить. 

Вообще-то в первый год моей работы Нава закончила рассказ о Зосе на апреле 1945 года, на освобождении Берген-Бельзена. И закончила очень невесело. Потому что перед этим они с Зосей поссорились. Даже хуже. «Поссорились» — это такое смешное девчачье понятие из прежней жизни, там всё куда серьёзнее было и горше. Поэтому Нава поставила на весне 45-го года точку — кончена история, забыто. 

Вот, решила сесть и подбить итоги — а какую такую культурную жизнь вела я в карантине, ась? Чего читала? слушала? смотрела? (Кроме выступлений внуков с табуреточки, каковые не обсуждаются, ибо всем и так ясно, кто у бабушки гении всех времён и народов ).

Итоги неутешительные. Кино всё больше смотрю документальное. И не только серьёзное — доку-драмы с оживляжем тоже, да, признаюсь, как на духу. 

Дефицит пространства и путешествий компенсирует «National Geographic», но если бы только он — шоу «Орёл и Решка» вечером идёт на ура, особенно с Лесей Никитюк. 

Про мировую политику — да, конечно, всякое разное, не всё ж улицей Бальфур и Бней-Бракскими разборками себя развлекать, тем более, что Partner TV позволяет видеть всю палитру, выбирай хоть лево, хоть право, что по душе.

Уставши от политического зоопарка, переключаюсь на зверушек: либо на «Dog Whisperer», либо на «Кто в доме хозяин» — сразу настроение делается благостное и кажется, что мировая гармония вот-вот наступит (не смейтесь — я там получила массу полезных советов, доберман у меня вечером уже полкилометра может пройти по команде «рядом» без поводка — кто бы мог поверить ещё год назад!) 

Что-то никак меня тема старого хлама не оставляет. Письменный стол, который я худо-бедно довела, наконец, до ума — это одна из немногих вещей, привезённых из прежней псаготской квартиры. Достался она нам  «с выставки» — это репатриантский такой жаргон, кто в теме, тот поймёт. Муж мой чуть ли не с первого дня в новой квартире грозился его выбросить, как только, так сразу — в новой квартире всё должно быть новенькое! Но  грузчики так шустро внесли его в кабинет на втором этаже и так удачно уместили под окном (а лестница-то в квартире узкая, а стол старого тёмного дерева тяжеленный и неповоротливый, выбрасывать его — надо отдельных людей нанимать),  так что встал он там, как родной и прижился,  всё к лучшему — мы в ответе за тех, кого приручили!

Ночь на исходе субботы почти не спала — готовилась к визиту старшего семейства. Хатку в Цфате решили не заказывать во избежание отказов — устроим циммер у нас дома (а что? —  всё перемена обстановки, спальные места есть, джакузи есть, места для пикников есть, детские площадки, числом не помню сколько (4? 5? — и ещё в новом районе на отшибе одна шикарная новая с тренажёрами) — тоже есть. На сегодня заказали вход в заповедник «עיינות צוקים» — странно, что мы там ещё не были. Я, правда, как всегда на службе бабы в поле, как водится, но муж на свободе и за рулём, так что получу полный фотоотчёт. 

Я рада была тому, что среди моих читателей немало нашлось таких, кто понимает нежелание моё выкидывать старые вещи. 

Как говорится — можно обойтись без необходимого, но никак невозможно — без лишнего. 

На самом деле, есть куча вещей пропавших, отданных, разбившихся и потерянных, которых жаль, конечно, но — что поделать — всего не сохранишь, и дом свой нечего превращать в музей (разве что один укромный уголок). 

Нет, я не про последние свои прогулки по Израилю — их есть у меня и слишком много, но — отдохнём. 

Я опять о перебирании старых фотографий, которых как раз не хватает. У меня есть целые периоды в жизни, не охваченные фотолетописью совершенно — ни странички, ни тени, ни засвеченного негатива, ни размытого силуэта на чужом коллективном снимке. 

70-е в Москве, например, потеряны совершенно. 

Очень мало фотографировали здесь, в кибуце. Муж мой, заядлый фотолюбитель, когда после суматохи предъотездного перетряхивания вещей при взвешивании в аэропорту, выяснилось, что пропали две его лучшие фотокамеры, сказал: «не судьба» и два года к фотоаппарату не прикасался. Совсем.